человека, которого вполне знаешь, так как тогда вместе с тем Узнаешь и о всех
несовершенствах, которые ему присущи, как человеку, любовь же простирается только на
совершенство. Любовь к женщине возможна только тогда, когда ее мало смущают
действительные качества, истинные желания и интересы, которые исключительно занимают
данную женщину и которые окончательно противятся сосредоточению высших ценностей в
ее личности. Любовь предполагает безграничный произвол в подмене психической
реальности любимого существа совершенно иной реальностью. Попытка найти в женщине
свою собственную сущность вместо того, чтобы видеть в женщине только женщину,
необходимо предполагает пренебрежение ее эмпирической личностью. Эта попытка, таким
образом, исполнена жестокости по отношению к женщине. В этом именно заключается
корень эгоизма всякой любви, всякой ревности, эгоизма, который видит в женщине только
несамостоятельный, зависимый предмет обладания, но который не обращает внимания на ее
внутреннюю духовную жизнь.
На этом кончается параллель между жестокостью эротики и жестокостью
сексуальности. Любовь есть убийство. Половое влечение отрицает тело и душу женщины,
эротика опять-таки отрицает душу. Совершенно низменная сексуальность видит в
женщине или аппарат для онанирования, или родильную машину. По отношению к женщине
нельзя совершить более гнусного поступка, как обвинить ее в бесплодии. Если же
какой-нибудь кодекс признает бесплодие женщины легальным поводом к разводу, то уж,
вероятно, более мерзкого пункта в нем найти нельзя. Высшая эротика беспощадно требует от
женщины, чтобы она удовлетворяла потребности мужчины в обожании, чтобы она дала себя
любить самым беспрепятственным образом, ибо мужчина хочет видеть в ней идеал свой
осуществленным, он хочет вместе с ней создать духовное дитя. Таким образом любовь
антилогична, так как она пренебрегает объективной истиной о женщине и совершенно
отрешается от ее действительной созданности. Любовь, кроме того, жаждет иллюзии мысли
и настойчиво добивается обмана разума. Больше того. Она антиэтична по отношению к
женщине, так как она насильно хочет навязать ей притворство и обман, полнейшее
совпадение ее желаний с желаниями другого, чуждого ей человека.
Эротика пользуется женщиной в качестве средства умерить и сократить борьбу сил,
она требует от женщины только спустить ту ветвь, по которой мужчине легче будет взойти
на высоту полного искупления.
Я далек от мысли отрицать героическое величие, которое содержит в себе высшая
эротика, культ Мадонны. Как я могу закрывать глаза на величайшее явление, которое
озарено именем Данте! В жизни этого величайшего почитателя Мадонны лежит такая
безграничная, безмерная уступка ценности женщине, что один только дионисовский размах,
с которым он отказался от своей ценности в пользу женщины, вопреки ее истинной
сущности, производит впечатление чего-то грандиозного. Сколько самоотречения лежит в
этом стремлении воплотить цель всех своих томлений в одном существе, ограниченном
земной жизнью, и к тому же в девушке, которую художник еще девятилетним мальчиком
видел всего один раз и которая, пожалуй, впоследствии превратилась в Ксантиппу или
просто в жирную гусыню! В этом лежит такой явный акт проекции ценностей, выходящих за
пределы временно-ограниченного индивидуума, на женщину, которая сама по себе лишена
всякой ценности, что нелегко также говорить против него. Но значение всякой,. даже самой
утонченной эротики сводится к безнравственности троякого рода: во-первых, непримиримый
эгоизм по отношению к эмпирической личности женщины, которая представляет из себя
средство личного подъема, а потому лишена самостоятельной жизни; во-вторых, нарушение
обязанностей по отношению к самому себе, бегство от себя, бегство ценности в чуждую ей
страну, жажда искупления, а потому трусость, слабость, отсутствие достоинства, какое-то
отсутствие героизма; наконец, в-третьих, боязнь истины, которая не мирится с любовью,
хлестко бьет ее по лицу, которой боится любовь, так как она стоит на самом пути к
искуплению.
Безнравственность последнего рода окончательно не дает возможности выяснить
|