 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
страдании». Экспериментальные данные свидетельствовали о том, что депрессивному пациенту
свойственно избегать поведения, способного вызвать отвержение или неодобрение со стороны
окружающих; он, напротив, стремится быть принятым людьми и заслужить их одобрение. Это
расхождение между лабораторными данными и клинической теорией и сподвигло меня к переоценке
своих убеждений.
Примерно в то же время я с огорчением для себя начал осознавать, что надежды, возлагаемые
мною на психоанализ в начале 1950-х годов, оказались напрасными: многолетний курс психоанализа,
через который прошли многие мои аспиранты и коллеги, не вызвал сколько-нибудь ощутимых
позитивных сдвигов в их поведении и чувствах! Более того, работая с депрессивными пациентами, я
заметил, что терапевтические интервенции, основанные на гипотезе «ретрофлективной враждебности»
и «потребности в страдании», зачастую не приносят пациенту ничего, кроме вреда.
Таким образом, клинические наблюдения, экспериментальные и корреляционные исследования,
а также непрекращающиеся попытки объяснения данных, противоречивших психоаналитической
теории, привели меня к полному переосмыслению психопатологии депрессии и других невротических
расстройств. Обнаружив, что депрессивные пациенты не имеют потребности в страдании, я начал
искать иные объяснения их поведению, которое только «выглядело» как потребность в страдании. Я
задался вопросом: как еще можно объяснить их неустанное самобичевание, их устойчиво негативное
восприятие действительности и то, что как будто бы говорило о наличии аутовраждебности, а именно
их суицидальные желания?
Вспомнив свое впечатление о «мазохистских» сновидениях депрессивных пациентов, которое,
собственно, и послужило отправной точкой моих исследований, я стал искать альтернативные
объяснения тому факту, что депрессивный сновидец постоянно видит себя во сне неудачником — он
либо теряет какую-то ценную вещь, либо не может достигнуть какой-то важной цели, либо предстает
ущербным, безобразным, отталкивающим. Прислушавшись к тому, как пациенты описывают себя и
свой опыт, я заметил, что они систематически перетолковывают факты в худшую сторону. Эти
истолкования, сходные с образным рядом их сновидений, навели меня на мысль, что депрессивному
пациенту присуще искаженное восприятие реальности.
Дальнейшие систематические исследования, включавшие разработку и апробацию новых
инструментов, подтвердили эту мою гипотезу. Мы обнаружили, что депрессия характеризуется
глобально пессимистическим отношением человека к собственной персоне, внешнему миру и своему
будущему. По мере аккумулирования данных, подтверждавших ведущую роль когнитивных искажений
в развитии депрессии, я разрабатывал специальные техники, основанные на применении логики,
которые позволяют скорректировать когнитивные искажения пациента и в конечном счете ведут к
ослаблению депрессивных симптомов.
Благодаря нескольким исследованиям мы пополнили наши знания о том, как депрессивный
пациент оценивает свой текущий опыт и свои перспективы. Эти эксперименты показали, что при
соблюдении определенных условий серия успешно выполненных заданий может сыграть огромную
роль в изменении негативной Я-концепции пациента и тем самым устранить многие симптомы
депрессии.
Эти исследования позволили нам дополнить вышеописанные техники корректирования
когнитивных искажений новым весьма действенным средством, таким как проведение экспериментов,
призванных проверить ошибочные или преувеличенно пессимистические убеждения пациента, что в
конечном счете существенно расширило терапевтический процесс. Теперь у пациентов появилась
возможность проверять свои пессимистические интерпретации и прогнозы в реальных жизненных
ситуациях. Концепция домашней работы, или, как мы позже назвали это, «аутотерапии», открыла
реальную возможность для расширения терапевтического процесса и выведения его за рамки
терапевтических сессий.
Развитие когнитивной терапии проходило под влиянием бихевиорального движения.
Методологический бихевиоризм, подчеркивающий важность постановки дискретных задач и
описывающий конкретные процедуры их решения, привнес совершенно новые параметры в
когнитивную терапию (многие авторы даже стали именовать наш подход «когнитивно-поведенческой
терапией»).
Данная монография в значительной степени являет собой итог тех конференций, что
еженедельно проводились на факультете психиатрии Пенсильванского университета, где обсуждались
проблемы, возникавшие при лечении конкретных пациентов: участники делились друг с другом опытом
и совместно искали пути решения проблем. Многочисленные предложения были впоследствии
