чего нельзя встретить ни у одного народа на подобной ступени развития. Их
наука -- только ребяческие умозрения; их исторические книги -- нелепые
легенды, не заключающие в себе ни одной хронологической даты и, вероятно, ни
одного точного события. Ясно, что изучение одного только искусства было бы
недостаточным для определения уровня цивилизации у этого народа.
Много других примеров можно было бы привести для подтверждения
сказанного. Существуют расы, которые, никогда не занимая очень высокого
положения, успевали, однако, создать себе совершенно индивидуальное
искусство, без видимой связи с предшествующими образцами. Таковы были арабы.
Менее столетия после того, как их поток нахлынул на старый греко-римский
мир, они прежде всего изменили заимствованную ими византийскую архитектуру
до того, что невозможно было бы открыть, какими образцами вдохновлялось их
творчество, если бы мы не имели пред глазами целого ряда памятников
смешанного стиля.
Впрочем, даже тогда, когда какой-нибудь народ не обладает никакими ни
художественными, ни литературными способностями, он может создать очень
высокую цивилизацию. Таковы были финикийцы, не имевшие иного превосходства,
кроме своих коммерческих способностей. Только благодаря их посредничеству и
цивилизовался древний мир, различные части которого были приведены ими в
соприкосновение друг с другом; но сами они почти ничего не произвели, и
история их цивилизации есть только история их торговли.
Наконец, существуют народы, у которых все элементы цивилизации, за
исключением искусства, остались в очень низком состоянии. Таковы были
моголы. Воздвигнутые ими в Индии памятники, стиль которых не заключает в
себе почти ничего индусского, до такой степени великолепны, что некоторые из
них признаются со стороны компетентных художников самыми прекрасными
произведениями рук человеческих; однако никому не придет в голову поместить
моголов среди высших рас.
Впрочем, можно заметить, что даже у самых цивилизованных народов
искусство достигало высшей ступени развития не всегда в кульминационную
эпоху их развития. У египтян и индусов самые совершенные памятники вместе с
тем и самые древние; в Европе процветало чудное готическое искусство,
удивительные произведения которого не имели себе никогда ничего равного в
средние века, рассматриваемые как полуварварская эпоха.
Итак, совершенно невозможно судить об уровне развития какого-нибудь
народа только по развитию его искусства. Оно, повторяю, составляет только
один из элементов его цивилизации; и вовсе не доказано, что этот элемент
точно так же, как литература -- самый высокий. Часто, напротив, у народов,
стоящих во главе цивилизации (у римлян в древности, у американцев в
настоящее время) художественные произведения -- самые слабые. Часто также,
как мы только что заметили, народы создавали свои литературные и
художественные шедевры в полуварварские века.
Итак, можно считать, что период индивидуальности в искусстве есть
расцвет его детства или его юности, но не его зрелого возраста, и если
принять во внимание, что в утилитарных заботах нового мира, зарю которого мы
только едва различаем, роль искусства едва заметна, то можно предвидеть тот
день, когда оно будет помещено если не среди низших, то по крайней мере --
среди совершенно второстепенных проявлений цивилизации.
Впрочем, очень много доводов можно выставить против того мнения, что
искусство прогрессирует одновременно с остальными элементами цивилизации:
оно имеет свою самостоятельную и специальную эволюцию. Возьмем ли
Египет, Грецию или различные народы Европы, мы всегда констатируем тот
общий закон, что лишь только искусство достигло известного уровня, создав
известные шедевры, начинается немедленно период подражания, за которым
неизбежно следует период упадка, совершенно независимый от движения
|