 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
неприемлемом для науки виде (мифологии, религии и др.). Науке остается только перевести это
знание на свой язык, обобщить и отрефлексировать в соответствии с правилами научного
познания.
Неудивительно и то, что наука часто извлекает научное знание о природе из обыденного знания об
обществе. Существуют закономерности, в которые в равной степени, укладываются и природный,
и социальный мир, например причинно-следственная связь явлений. "Хотя между деспотическим
государством и ручной мельницей нет никакого сходства, но сходство есть между правилами
рефлексии о них и о их каузальности" (Кант, 1966, с. 374). Общая связь вещей в социальных
отношениях часто проявляется рельефнее, чем в мире природы. В результате более сложившимся
является обыденное знание о социальном мире, и именно в нем наука обычно находит полезный
для себя опыт. Как правило, именно социальный мир, наблюдаемый челове-
45
ком, становится источником обыденного знания, используемого ученым.
Это порождает достаточно выраженную антропоморфность даже той части научного мышления,
которое направлено на мир природы. Гейзенбергу, например, принадлежит такое признание:
"Наша привычная интуиция заставляет нас приписывать электронам тот же тип реальности,
которым обладают объекты окружающего нас социального мира, хотя это явно ошибочно" (цит.
по: Miller, 1989, р. 333). Да и вообще "физики накладывают семантику социального мира, в
котором живут, на синтаксис научной теории" (там же, р. 330). И не только они. Представители
любой науки в своем научном мышлении неизбежно используют способы соотнесения и
понимания явлений, которые складываются в обыденном осмыслении ими социального опыта.
Так происходит потому, что наука является хотя и очень амбициозной, но все же младшей сестрой
обыденного опыта. Она представляет собой довольно позднее явление, возникшее на фоне
достаточно развитой системы вненаучного познания. В истории человечества оно хронологически
предшествует науке и в осмыслении многих'аспектов реальности до сих пор опережает ее. То же
самое происходит и в индивидуальной "истории" каждого ученого. Он сначала формируется как
человек и лишь затем - как ученый, сначала овладевает основными формами обыденного
познания, а потом - и на этой основе - познавательным инструментарием науки. Научное
познание, таким образом, и в "филогенетической", и в "онтогенетической" перспективах
надстраивается над обыденным и испытывает зависимость от него. "Став ученым, человек не
перестает быть субъектом обычного донаучного опыта и связанной с ним практической
деятельности. Поэтому система смыслов, обслуживающих эту деятельность и включенных в
механизм обычного восприятия, принципиально не может быть вытеснена предметными
смыслами, определяемыми на уровне научного познания" (Лекторский, 1980, с. 189). Освоение
ученым форм познания, характерных для науки, сравнимо с обучением второму - иностранному
языку, которое всегда осуществляется на базе родного языка - обыденного познания (Филатов,
1989, с. 126).
В основе трансляции знания, порожденного обыденным мышлением, в научное познание лежит
установление аналогий между той реальностью, из которой извлечен обыденный опыт, и
объектами научного изучения. Аналогия представляет собой перенос знания из одной сферы
(базовой) в другую (производную), который предполагает, что система отношений между
объектами базового опыта сохраняется и между объектами производно-
46
го опыта (Gentner, Jeziorsky, 1989, р. 297). Она служит одним из наиболее древних механизмов
человеческого мышления: "Люди, если посмотреть на них в исторической ретроспективе,
мыслили по аналогии задолго до того, как научились мыслить в абстрактных категориях" (James,
1890, р. 363). Ученые же явно предпочитают использовать те аналогии, в которых воплощены
причинно-следственные связи, и поэтому мышление по аналогии позволяет переносить в науку не
просто представления или образы обыденного познания, а представления и образы, в которых
заключены обобщения и объяснения.
Как справедливо заметил Р. Шанк, "значительная часть наших объяснений основана на
объяснениях, которые мы использовали прежде. Люди очень ленивы в данном отношении, и эта
лень дает им большие преимущества" (The nature of creativity, 1988, p. 221). Он подчеркивает, что
каждая ситуация, с которой сталкиваются как субъект обыденного опыта, так и профессиональный
ученый, во многих отношениях подобна ситуациям, причины которых им уже известны, и самый
