 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Не слишком ли я недоверчив, полагая, что в тот самый момент, когда у
вас только складывается представление о психоанализе, против него же
поднимается и протест? Не возникает ли у вас желания возразить мне, что
сведения, полученные от человека, допустившего оговорку, не вполне
доказательны? Отвечая на вопросы, он, конечно, старался, полагаете вы,
объяснить свою оговорку, вот и сказал первое, что пришло ему в голову и
показалось хоть сколь-нибудь пригодным для объяснения. Но это еще не
доказательство того, что оговорка возникла именно таким образом. Конечно,
могло быть и так, но с таким же успехом и иначе. Ему в голову могло прийти и
другое объяснение, такое же подходящее, а может быть, даже лучшее.
Удивительно, как мало у вас, в сущности, уважения к психическому факту!
Представьте себе, что кто-то произвел химический анализ вещества и обнаружил
в его составе другое, весом в столько-то миллиграммов. Данный вес дает
возможность сделать определенные выводы. А теперь представьте, что какому-то
химику пришло в голову усомниться в этих выводах, мотивируя это тем, что
выделенное вещество могло иметь и другой вес. Каждый считается с фактом, что
вес именно такой, а не другой, и уверенно строит на этом дальнейшие выводы.
Если же налицо психический факт, когда человеку приходит в голову
определенная мысль, вы с этим почему-то не считаетесь и говорите, что ему
могла прийти в голову и другая мысль! У вас есть иллюзия личной психической
свободы, и вы не хотите от нее отказаться. Мне очень жаль, но в этом я самым
серьезным образом расхожусь с вами во мнениях.
Теперь вы не станете больше возражать, но только до тех пор, пока не
найдете другого противоречия. Вы продолжите: мы понимаем, что особенность
техники психоанализа состоит в том, чтобы заставить человека самого решить
свои проблемы. Возьмем другой пример: оратор приглашает собравшихся
чокнуться (отрыгнуть) за здоровье шефа. По нашим словам, нарушающее
намерение в этом случае -- унизить, оно и не дает оратору выразить почтение.
Но это всего лишь наше толкование, основанное на наблюдениях за пределами
оговорки. Если мы в этом случае будем расспрашивать оговорившегося, он не
подтвердит, что намеревался нанести оскорбление, более того, он будет
энергично это отрицать. Почему же мы все же не отказываемся от нашего
недоказуемого толкования и после такого четкого возражения?
Да, на этот раз вы нашли серьезный аргумент. Я представляю себе
незнакомого оратора, возможно, ассистента того шефа, а возможно, уже
приват-доцента, молодого человека с блестящим будущим. Я настойчиво стану
его выспрашивать, не чувствовал ли он при чествовании шефа противоположного
намерения? Но вот я и попался. Терпение его истощается, и он вдруг
набрасывается на меня: "Кончайте вы свои расспросы, иначе я не поручусь за
себя. Своими подозрениями вы портите мне всю карьеру. Я просто оговорился,
сказал aufstoЯen вместо anstoЯen, потому что в этом предложении уже два раза
употребил "auf". У Мерингера такая оговорка называется отзвуком, и нечего
тут толковать вкривь и вкось. Вы меня поняли? Хватит". Гм, какая
удивительная реакция; весьма энергичное отрицание. С молодым человеком
ничего не поделаешь, но я про себя думаю, что его выдает
сильная личная заинтересованность в том, чтобы его ошибочному действию
не придавали смысла. Может быть, и вам покажется, что неправильно с его
стороны вести себя так грубо во время чисто теоретического обследования, но,
в конце концов, подумаете вы, он сам должен знать, что он хотел сказать, а
чего нет. Должен ли? Пожалуй, это еще вопрос.
Ну, теперь вы точно считаете, что я у вас в руках. Так вот какова ваша
техника исследования, я слышу, говорите вы. Если сделавший оговорку говорит
о ней то, что вам подходит, то вы оставляете за ним право последней решающей
инстанции. "Он ведь сам это сказал!" Если же то, что он говорит, вам не
годится, вы тут же заявляете: нечего с ним считаться, ему нельзя верить.
Все это так. Я могу привести вам аналогичный случай, где дело обстоит
столь же невероятно. Если обвиняемый признается судье в своем проступке,
судья верит его признанию; но если обвиняемый отрицает свою вину, судья не
верит ему. Если бы было по-другому, то не было бы правосудия, а вы ведь
признаете эту систему, несмотря на имеющиеся в ней недостатки.
Да, но разве вы судья, а сделавший оговорку подсудимый? Разве оговорка
-- преступление?
Может быть, и не следует отказываться от этого сравнения. Но посмотрите
только, к каким серьезным разногласиям мы пришли, углубившись в такую,
