 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вает и грузит смысл, который они придают своим поступкам — обольстительница же не
вкладывает никакого смысла в то, что делает, и не взваливает на себя бремени желания. Даже
если она пытается объяснить свои действия теми или иными причинами и мотивами, с
сознанием вины либо цинично, — все это лишь очередная ловушка — последняя же ловушка
заключается в ее требовании разъяснений относительно себя самой:
"Скажи мне, кто я такая", когда она никто и ничто, безразлична к тому, кто и что она есть,
когда она существует имманентно, без памяти и без истории, а сила ее как раз в том, что она
просто есть, ироничная и неуловимая, слепая к собственному существу, но в совершенстве
знающая все механизмы разума и истины, в которых другие нуждаются, чтобы защититься от
соблазна, и под прикрытием которых, если уметь с ними обращаться, они беспрестанно будут
давать себя соблазнять.
"Я бессмертна", иными словами неуемна. То же самое подразумевает фундаментальное
правило: игра никогда не должна прерываться. Ведь как ни один игрок не в состоянии
перерасти саму игру, так и ни одна соблазнительница не может подняться над соблазном. Во
всех своих превратностях любовь и желание никогда не должны идти ему наперекор. Нужно
любить, чтобы соблазнять, а не наоборот. Соблазн наряден, им сплетается и расплетается
кружево видимостей, как Пенелопа ткала и распускала свое полотно, и даже узлы желания
вяжутся и разрываются тем же соблазном. Потому что
159
