 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ки отношений, легкой трансферной экономики, пришедшей на смену конкурентной
экономике силовых отношений. Обольщение, инвестирующее таким образом все языковое
пространство, имеет ровно столько же смысла и содержания, как и власть, инвестирующая
все закоулки социальной сети, — вот почему сегодня их дискурсы смешиваются с такой
легкостью. Выродившийся метаязык обольщения, смешанный с выродившимся метаязыком
политики, повсюду действенный (или абсолютно неработающий, все равно: достаточно лишь
выработать консенсус относительно симулятивной модели обольщения — что-нибудь вроде
создающего настроение эффекта струящейся речи и желания, как и для обеспечения иллюзии
социального достаточно просто наладить циркуляцию расплывчатого метаязыка
сопричастности).
Дискурс симуляции не обман: он довольствуется обыгрыванием соблазна под видом
симулякра аффекта, симулякра желания и инвестирования в мире, где жестоко ощущается
потребность в нем. Между тем как "силовые отношения" никогда (разве что с точки зрения
марксистского идеализма) не объясняли перипетий власти в паноптическую эпоху, так же,
тем более, и соблазн или отношения соблазна не объясняют нынешних перипетий политики.
Если все попадается на соблазн, то уж не на этот, размягченный, пересмотрен-
306
