вызывает онемение всего тела, чувства теряют свое содержание, и тело умирает.
Каждый пациент нуждается в том, чтобы к нему прикасались, и это особенно актуально в
отношении депрессивного пациента. Прикасаясь к нему, можно оживить его чувства. Находясь с ним в
соприкосновении, можно выразить свою симпатию и понимание его. И наконец, физическое
прикосновение с теплом и с чувством передаст любовь, в которой он так нуждается. Время от времени,
если возникает такая потребность, терапевту необходимо поддержать пациента с помощью тактильного
контакта или обнять его. Такая поддержка выполняется не с тем чувством, которое мать испытывает к
своему ребенку или любящий к своей возлюбленной, а с теми теплыми чувствами симпатии и
нежности, которые человек, не боящийся прикасаться и любить, может проявить по отношению к
другому человеческому существу. Физический контакт между терапевтом и пациентом был и до сих пор
находится под запретом в традиционном психоанализе. Это предпринято, чтобы избежать вовлечения
каких-либо сексуальных чувств между аналитиком и пациентом. Но это табу оказало совсем
противоположный эффект. Оно только усилило сексуальный перенос, замуровав его, и заставило
пациента испытывать страх прикосновения к аналитику. Так как это является проблемой самого
пациента и основной причиной его потребности в терапии, табу на прикосновение стало
препятствовать терапевтическому лечению.
Хотя прикосновение к пациенту имеет важное значение, но не менее, а может, и более важно
восстановить в нем самом способность прикасаться и тянуться к другим. Через соприкосновение мы
обретаем контакт с другими людьми. Прикасаясь ко мне, пациент соприкасается не только с тем, кто я
есть, но и с тем, кто он есть. Поэтому я предлагаю, чтобы пациент вытянул руки и коснулся ими моего
лица. Удивляет то беспокойство, которое вызывает эта перспектива. Некоторые пациенты
дотрагиваются до меня лишь кончиками пальцев, как бы боясь установить более полный контакт.
Другие ощупывают пальцами мое лицо, как маленькие дети, которые пытаются почувствовать
человеческое тело. Но есть и те, кто отталкивает мое лицо, как бы защищаясь от любого реального
контакта или соприкосновения со мной. Такие реакции позволяют мне проанализировать и понять
беспокойства пациента, связанные с прикосновением. Если этого не сделать, то как можно ожидать, что
пациент будет находиться в соприкосновении с жизнью?!
Однако самое важное заключается в том, чтобы пациент соприкоснулся с собой не через
посредничество другого человека, что сделало бы его зависимым от него, а с помощью своих
собственных сил. Этого можно достичь, обучив пациента различным дыхательным и экспрессивным
упражнениям, описанным ранее. Сначала он обнаружит, насколько велик его разрыв с самим собой, но
это первый шаг к бытию в соприкосновении. На следующей стадии он обнаружит, что первые
соприкосновения с собой это болезненная процедура, она вызывает чувства, которые были
подавлены в тот момент, когда стали невыносимы. Она так же болезненна и на физическом уровне,
потому что поток крови, энергии и чувств в сжатых и напряженных тканях часто причиняет боль.
Заручившись некоторой поддержкой и доверием, пациент может принять эту боль как положительное
явление. Эта боль исчезает, как только ткани расслабляются и пациент в конечном итоге обнаруживает,
что бытие в соприкосновении составляет сущность удовольствия.
Пока человек находится в разрыве со своим телом, он привязан к потере, которая породила такое
его состояние. Каждое его усилие имеет неосознанную мотивацию восполнить эту потерю. Он будет
строить иллюзии, чтобы отрицать окончательность своей потери, но, действуя таким образом, он не
дает потере занять надлежащее ей место в прошлом с тем, чтобы сам он мог жить как ответственный
взрослый в настоящем. Иллюзия мешает человеку находиться в контакте с реальностью, особенно с
реальностью его тела в настоящий момент, и, таким образом, она удерживает ощущение потери. Я
думаю, это объясняет, почему так много людей страдают от страха быть брошенными или от тревоги
остаться одним.
Если терапевт не может восполнить пациенту потерянную любовь, он может помочь ему заново
обрести свое тело. Это не уменьшит боль, наоборот, она может стать даже более острой, но это будет
уже не та боль, которая угрожает целостности личности. Он принимает потерю и, делая это, становится
способным жить полностью в настоящем. Вместо того, чтобы пытаться восполнить свою потерю,
добиваясь любви, он направляет свои чувства на то, чтобы быть самому любящим или дарить любовь
другим. Такое изменение в его отношении диктуется не рассудком (еще с детства нам говорили о том,
|