 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
определенный момент приняли новую религию. Но по их мнению это произошло не
в Египте и не у подножья одной из гор Синайского полуострова, а в
многоводном оазисе Мерибат-Кадеш в южной Палестине, между восточной
оконечностью Синайского полуострова и западной Аравией. Здесь евреи cтали
поклоняться богу Ягве, вероятно - племенному божеству живших поблизости
мидианитов. Возможно, и другие соседние племена тоже поклонялись этому богу.
Ягве был, по всей видимости, божеством вулкана. Но, как мы знаем, в Египте
нет вулканов, а горы Синайского полуострова никогда не были вулканическими.
С другой стороны, проявления вулканической активности вплоть до поздних
времен имели место по западной границе Аравии. Один из тамошних вулканов и
мог быть той горой Синай-Хорев, на которой по поверьям находилось убежище
Ягве. Несмотря на все искажения, которые претерпел библейский текст, мы
можем восстановить, по Мейеру, первоначальный характер этого бога: то был
жуткий, кровожадный демон, который выходил по ночам и избегал дневного
света.
Посредником между народом и этим богом, акушером новой религии был
некий человек по имени Моисей. Он был зятем мидианитского жреца Йетро и пас
свои стада, когда услышал божественный зов. Йетро посетил его в
Мерибат-Кадеш, чтобы преподать ему инструкции.
Эдуард Мейер говорит, это верно, что он нисколько не сомневается в
исторической правдивости рассказа о египетском рабстве и о катастрофе,
постигшей египтян, - но он явно не знает, куда этот рассказ приткнуть и что
с ним делать. Только обычай обрезания он готов считать заимствованием у
египтян. Но он добавляет к нашим прежним рассуждениям два важных новых
факта: во-первых, что Иошуа призывал народ принять обрезание, "чтобы
избежать египетских попреков"; а во-вторых, что по Геродоту финикийцы
(вероятно, те же евреи) и сирийцы в Палестине сами признавали, что
заимствовали обрезание у египтян. Однако идея Моисея-египтянина не увлекает
Мейера. "Моисей, каким мы его знаем, это прародитель жрецов Кадеша; стало
быть, он был связан с тамошним культом, он был героем генеалогического мифа,
а не реальной исторической личностью". Таким образом, ни один из тех,, кто
принимает Моисея за историческую фигуру (за исключением таких, которые
считают, что традиция в целом и есть историческая правда), не сумел
заполнить его пустой контур конкретным содержанием, описать его как живую
личность, рассказать нам, чего он достиг и в чем состояла его миссия в
истории.
Зато Мейер, не зная устали, готов еще и еще рассказывать о связи Моисея
с Кадешем и мидианитами. "Личность Моисея так тесно связана с мидианитами и
их священными местами в пустыне...". "Личность Моисея, неразрывно связана с
Кадешем; его связь с мидианитским жрецом через брак с дочерью этого жреца
дополняет всю картину. Напротив, его связь с Исходом и вообще вся история
его юности оказываются абсолютно второстепенными и придуманы лишь для того,
чтобы сделать историю Моисея связной и последовательной". Мейер отмечает
также, что все детали, содержащиеся в истории юности Моисея, позже попросту
отбрасываются. "Моисей среди мидианитов - это уже не внук египетского
фараона, а пастух, которому открылся Ягве. В рассказе о десяти казнях его
родство с фараоном больше не упоминается, хотя оно могло быть весьма
эффективно использовано, а приказ об убийстве израильских первенцев
совершенно забыт. В рассказе об Исходе и гибели египтян Моисея вообще нет;
он там не упоминается. Все те признаки героя, которые предполагает история
его рождения и детства, совершенно отсутствуют во взрослом Моисее; теперь он
только посланец Бога, чудотворец, которого Ягве наделил сверхъестественной
силой".
И действительно, невозможно отделаться от впечатления, что этот Моисей
в Кадеше и у мидианитов (которому традиция приписывает даже сооружение
медного змия в качестве идола-исцелителя) - совершенно другой человек, чем
тот "вычисленный" нами царственный египтянин, который открыл своему народу
религию, сурово запрещающую всякую магию и волшебство. Наш египетский Моисей
отличается от мидианитского Моисея не меньше, чем универсальный бог Атон от
демона Ягве на его божественном вулкане. И если мы допускаем, что в этих
