авторитете, которому можно было бы подчиняться, который бы господствовал и
порой даже угнетал своих последователей. Психология индивидуума объясняет,
откуда берется эта потребность масс. Это не что иное, как потребность в
отце, которая живет в каждом из нас с детства, в том самом Отце, победой над
которым похваляются герои мифов. И теперь мы начинаем понимать, что все
черты, в которые мы приодеваем великого человека, это черты отца, что в этом
сходстве и состоит суть великого человека. Решительность мысли, сила воли,
мощность деяний - все это черты отцовского облика; но превыше всего - вера в
себя и независимость духа, та божественная уверенность великого человека в
правильности своих действий, которая порой может переходить в безоглядность.
Им нельзя не восхищаться, ему нельзя не верить, но невозможно избавиться и
от страха перед ним. Нам следовало искать ключик в самом слове: кто еще,
кроме отца, может быть "великим" для ребенка?
Вне сомнения, Моисей, снизошедший до несчастных еврейских рабов, чтобы
сказать им, что они - его возлюбленные дети, был для них гигантской
отцовской фигурой. И не менее величественной должна была показаться им
концепция единственного, вечного, всемогущего Бога, который счел их
достойными завета с Ним и обещал заботиться о них, если они будут блюсти Ему
верность. Возможно, им было нелегко отделить образ этого человека Моисея от
образа его Бога, и в этом они были инстинктивно правы, потому что Моисей
наверняка воплотил в образе своего Бога некоторые собственные черты, - вроде
вспыльчивости и неумолимости.
Но если, с одной стороны, фигура великого человека выросла до
божественной, то, с другой, самое время напомнить, что и отец когда-то был
ребенком. Великая религиозная идея, которую провозглашал этот человек
Моисей, как я уже отмечал, не принадлежала ему; он заимствовал ее у своего
царя Эхнатона. А сам Эхнатон - величие которого как основателя религии
доказано вне всяких сомнений - возможно, следовал откровениям, которые -
через его мать или другими путями - пришли к нему с Ближнего или Дальнего.
Востока.
У нас нет возможности проследить эту нить еще дальше. Но если наши
рассуждения до сих пор шли правильным путем, то это означает, что идея
монотеизма, наподобие бумеранга, вернулась в страну своего происхождения.
Представляется бесплодным гадать, каковы заслуги того или иного индивидуума
в развитии этой идеи. Несомненно, в этом развитии приняли участие и в него
внесли свой вклад многие люди. С другой стороны, было бы ошибкой прервать
причинную цепь на Моисее и пренебречь тем, что сделали его преемники,
еврейские пророки. Монотеизм не укоренился в Египте. Та же неудача могла
повториться в Израиле, когда народ повернулся к Ягве, отбросив навязанную
ему неудобную, претенциозную религию. Однако в еврейской массе раз за разом
появлялись люди, которые заново расцвечивали живыми красками поблекшую
традицию, заново возрождали память о Моисее и его требованиях и не
успокаивались, пока не отвоевывали утраченные было позиции. Благодаря этому
непрестанному многовековому усилию и - не в последнюю очередь - двум великим
реформам, до и после вавилонского пленения, в конце концов, и произошло
обратное превращение народного божества Ягве в того Бога, поклонение
которому Моисей некогда навязал евреям. Эта способность коллектива, позже
ставшего еврейским народом, выдвинуть из своей среды столь многих людей,
готовых взять на себя ношу моисеевой религии в обмен за убеждение в
избранности своего народа, несомненно, является свидетельством некой особой
психологической структуры.
4. Прогресс духовности;
Чтобы оказать длительное психологическое! воздействие на коллектив,
недостаточно убедить людей, что они специально избраны Богом, - нужно эту
избранность подтвердить. В религии Моисея таким подтверждением был Исход;
Бог - или Моисей от Его имени - не уставал напоминать об этом доказательстве
Своей благосклонности. Чтобы сохранить его в памяти людей, был установлен
праздник Пасхи, точнее - прежний праздник был привязан к этому воспоминанию.
Но позднее Исход стал уже далеким прошлым. К этому времени знаки Божьей
|