 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
34
что-то полагаются. (Я не сказал “можно на что-то положиться”.)
510. Заявляя: “Конечно, я знаю, что это
— полотенце”,
— я произношу фразу. Я не забочусь о
верификации. Для меня это — непосредственное выражение.
Я не думаю о прошлом или будущем. (И конечно, МУР тоже.) Точно так же, как при
непосредственном действии; как, не колеблясь, я беру полотенце.
511. Но этому непосредственному действию соответствует все-таки
уверенность, а не знание.
А разве не таким же образом я схватываю имя вещи?
12.4
512. Вопрос же вот в чем: “А что, если бы ты должен был изменить свое мнение и об этих
фундаментальных вещах?” И ответ на это, как мне кажется, таков: “Ты не должен его изменять.
513. А что, если бы произошло нечто действительно неслыханное? Если бы, например, я увидел,
что дома без видимой причины постепенно испаряются; если бы скот на лугу встал на голову,
смеялся и говорил разумные слова; если бы деревья постепенно превращались в людей, а люди в
деревья. Разве тогда, наблюдая все эти происшествия, было бы по-прежнему правомерно
говорить: “Я знаю, что это дом” и т. д. или просто: “Это дом” и т. д.?
514. Это высказывание представляется мне фундаментальным; если оно ложно, тогда что еще
будет “истинным” или “ложным”?
515. Если мое имя не Л. В., то как я могу полагаться на то, что понимают под “истинным” и
“ложным”?
516. Если бы произошло нечто такое (например, кто-то мне что-то сказал бы), что пробудило бы
во мне сомнение в этом, то, безусловно, нашлось бы нечто еще, что позволило бы подвергнуть
сомнению сами основания такого сомнения, и поэтому я мог бы принять решение остаться при
своем старом веровании.
517. Но разве не могло бы случиться такое, что вовсе выбило бы меня из колеи? Свидетельство,
которое сделало бы неприемлемым для меня самое надежное? Или же побудило бы меня
отвергнуть самые фундаментальные мои суждения? (Верно или ошибочно
—
это здесь
совершенно безразлично.)
518. Можно ли представить себе, что я наблюдаю это же в другом человеке?
519. Вполне возможно, что, выполняя приказ “Принеси мне книгу”, ты сначала должен выяснить,
действительно ли то, что ты видишь вон там, есть книга, но в этом случае ты все же знаешь, что
понимается под “книгой”; а если не знаешь, то можешь об этом как-то справиться, — но тогда ты
все же должен знать, что означает какое-то другое слово. И то, что слово означает то-то и так-то
употребляется, опять же является эмпирическим фактом, как и то, что этот предмет есть книга.
Итак, чтобы суметь выполнить приказ, ты должен не сомневаться в некоем эмпирическом факте.
Значит, сомнение само покоится только на том, что вне сомнения. Но поскольку языковая игра
есть нечто такое, что складывается из повторяющихся во времени игровых действий, то кажется,
что ни в каком отдельном случае нельзя сказать: дабы могла существовать сама языковая игра,
что-то должно быть вне сомнения,
—
хотя, как правило, какое-то эмпирическое суждение
должно быть
13.4
520.
МУР
имеет полное право сказать: он знает, что перед ним дерево. Конечно, он может
ошибиться в этом. (Ведь это не то же самое, что заявить: “Я полагаю, что вон там дерево”.) Но
прав ли он в данном случае или заблуждается, с философской точки зрения не имеет значения.
Если МУР спорит с теми, кто утверждает, что на самом деле этого нельзя знать, то он не может, в
порядке возражения, уверять, что т знает то-то. Ибо ему не обязаны верить. Утверждай его
противники, что в то-то нельзя верить, он мог бы им ответить: “Я верю в это”.
14.4
521. Ошибка Мура состоит в том, что на утверждение: этого нельзя знать — он возражает: “Я это
знаю”.
522. Мы говорим: если ребенок овладел языком
— а значит, его применением,
— он должен
