сомнения, не найдется ни одного, который в своем тщеславии и суетности не переоценил бы
себя. Шопенгауэр ставил себя значительно выше Канта. Вели Ницше назвал своего
«Заратустру» глубочайшей в мире книгой, то в этом не последнюю роль играло возмущение
его по поводу молчания журналистов и желание их познать мотивы, которые трудно
признать особенно благодарными.
Одно только глубоко верно в этом мнении о скромности великих людей: им чужда
наглость. Самооценка и наглость две вещи диаметрально противоположные. Ни в коем
случае не следует, как это большей частью бывает, одно понятие заменять другим. Человек
нахален в той же степени, в какой он лишен надлежащей самооценки. Наглость является
средством насильственно поднять собственное достоинство путем искусственного
обесценения окружающих людей. Она иногда поэтому впервые приводит к сознанию своего
«я». Это все, конечно, относится к бессознательной, так сказать, физиологической наглости.
Что касается умышленной грубости по отношению к низким личностям, то ее могут
проявлять в равной мере и выдающиеся люди в целях поддержания своего достоинства.
Итак, всем гениальным людям свойственно твердое, непоколебимое убеждение в том,
что они обладают душой. Это убеждение совершенно не нуждается в особых
доказательствах, поскольку речь идет о самом носителе его. Пора, наконец, перестать видеть
теолога пропагандиста в каждом человеке, который говорит о душе, как о некоторой
сверхэмпирической реальности. Вера в существование души далеко не суеверие и не просто
обман духовенства. Даже художники, при том такие атеисты, как Шелли, говорят о своей
душе, как о чем-то им известном, не изучив ни философии, ни теологии. Тем не менее они в
это слово вкладывают очень понятное и определенное содержание. Быть может, кто-нибудь
подумает, что «душа» для них красивое слово, которое они охотно произносят, но которое не
вызывает в них никаких чувств, что художник употребляет различные названия предметов,
ни имея представления о самой сущности их, как в данном случае, о высшей мыслимой
реальности? Но имманентный эмпирист, физиолог по убеждению должен объявить все
подобные предположения пустой болтовне и провозгласить Лукреция единственным
великим поэтом. Как бы злоупотребляли словом «душа», одно остается несомненным: когда
выдающиеся художники говорили о своей душе, они отлично понимали, о нем говорят. У
них, как и у великих философов, существует чувство меры высшей реальности. Это чувство
было чуждо Юму.
Ученый, как уже было замечено, а впоследствии еще будет доказано стоит ниже
философа и художника. Последние заслуживают эпитет гения, ученый нет. Но придавать
больше веса взгляду гения на какую-нибудь проблему только потому, что этого взгляда
придерживается гений, одновременно значит отдавать гениальности то предпочтение перед
научностью, которого еще до сих пор не удалось обосновать. Имеем ли мы право на это?
Может ли гений открывать такие вещи, которые недоступны для человека науки?
Простирается ли взгляд гения на такую глубину, которая закрыта для ученого?
По своей идее гениальность, как уже было показано, включает в себе универсальность.
Для гениального во всех отношениях человека, представляющего необходимую фикцию, не
было бы ничего такого, к чему он не питал бы одинаково живого, бесконечно близкого,
фатального отношения. Гениальность, как мы видели, является универсальной
апперцепцией, а вместе с тем самой совершенной памятью, абсолютным отрицанием
времени. Но для того, чтобы быть в состоянии что-нибудь апперципировать, необходимо
иметь в себе самом нечто, родственное этому. Обыкновенно замечают, понимают и
постигают только то, с чем имеют какое-либо сходство. Гений явился перед нами, наконец,
как бы вопреки всей своей сложности, в образе самого интенсивного, живого, сознательного,
непрерывного, самого цельного «я». «Я» центральный пункт, единство апперцепции,
«синтез» всего многообразного в человеке.
Это «я», принадлежащее гению, должно поэтому само по себе представлять
универсальную апперцепцию. Этот центральный пункт «я» уже включает в себе бесконечное
пространство: выдающийся человек включает весь мир в себе, гений есть живой микрокосм.
|