 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
37
сам Бог.
19.4
555. Мы говорим: мы знаем, что вода кипит, если ее поставить на огонь. Откуда мы это знаем?
Нас научил опыт. — Я говорю:
“Я знаю, что сегодня утром позавтракал”; этому опыт меня не учил. Говорят также: “Я знаю, что
он испытывает боль”. В каждом из этих случаев мы имеем дело с различными языковыми
играми, всякий раз мы уверены, и всякий раз с нами соглашаются, что мы в состоянии знать. Вот
почему и научные положения в учебнике физики признаются всеми.
Если некто говорит, что он нечто знает, то это должно быть чем-то таким, что он, по общему
мнению, в состоянии знать.
556. Не говорят: он в состоянии в это верить. Но говорят: “В данной ситуации это разумно
предположить” (или “верить” в это).
557. Военный суд вполне способен вынести решение о том, было ли разумно в такой-то ситуации
с уверенностью предположить то-то (хотя бы и ошибочно).
558. Мы говорим: мы знаем, что вода при таких-то обстоятельствах кипит и не замерзает.
Мыслимо ли, чтобы мы в этом заблуждались? Разве ошибка не опрокинула бы вообще всякое
суждение? Более того: что могло бы устоять, если бы рухнуло это? Неужели кто-нибудь может
открыть что-то такое, что мы тотчас сказали бы: “Это было ошибкой”?
Что бы, может статься, ни случилось в будущем, как бы ни повела себя в будущем вода, — мы
знаем, что доныне в бесчисленных случаях это обстояло так. Этот факт вкраплен в фундамент
нашей языковой игры.
559. Ты должен задуматься над тем, что языковая игра есть, так сказать, нечто непредсказуемое.
Я имею в виду: она не обоснована. Она не разумна (или неразумна). Она пребывает — как наша
жизнь.
560. И понятие знания сопряжено с понятием языковой игры.
561. “Я знаю” и “Ты можешь на это положиться”. Но не всегда можно заменить первое вторым.
562. Во всяком случае, важно представить себе язык, в котором нет нашего понятия “знать”.
563. Говорят: "Я знаю, что ему больно”,
— хотя и не могут убедительно обосновать это.
Равноценно ли это утверждению “Я уверен, что ему...”?
— Нет. “Я уверен” дает тебе
субъективную уверенность. “Я знаю” означает, что я, который это знает, и тот, кто этого не
знает, разделены разницей постижения. (Вероятно, основанной на различии в степени опыта.)
Если “Я знаю” говорится в математике, оправданием этого служит доказательство.
Если в обоих этих случаях вместо “Я знаю” говорят: “Ты можешь на это положиться”,— то
обоснование для каждого случая будет разным. И обоснование имеет конец.
564. Языковая игра: доставка строительных камней, доклад о количестве имеющихся камней.
Иногда их количество определяется на глаз, иногда же устанавливается путем подсчета. Тут
порой возникает вопрос: “Ты полагаешь, что камней столько-то?”
— и ответ: “Я знаю это, я
только что их пересчитал”. Но “Я знаю” здесь можно бы и опустить. Однако если есть какие-то
способы констатировать наверняка, скажем пересчитать, взвесить, измерить кладку и т. д., то
утверждение “Я знаю” может заменить сообщение о том, как знают.
565. Но здесь еще и речи нет о каком-то “знании” того, что этому название — “плита”, этому —
“колонна” и т. д.
566. Разумеется, ребенок, который учится моей языковой игре (2)
9
, не учится говорить: “Я знаю,
что это называется плитой”. Конечно же, есть языковая игра, в которой ребенок употребляет
такое предложение. Это предполагает, что, как только имя дано, ребенок может тотчас же
употребить его. Как и я, если бы мне усвоил игру со строительными камнями, ему могут сказать,
к примеру: “А вот этот камень называется...”,— и тем самым первоначальная игра расширяется.
567. И все же, разве мое знание о том, что меня зовут Л. В., и знание о кипении воды при 100°С
— однотипны? Разумеется, сам этот вопрос, поставлен некорректно.
568. Если бы мое имя употреблялось лишь изредка, могло бы статься, что я и не знал бы его.
Само собой разумеется, что я знаю свое имя лишь потому, что без конца употребляю его, как и
всякий другой человек.
