 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
39
надпись “Я знаю, что это зебра”. “Я знаю” имеет смысл лишь при том, что эти слова высказывает
какое-то лицо. Но в таком случае безразлично, говорит ли человек “Я знаю...” или же “Это...”.
589. Как же учатся осознавать свое собственное состояние знания?
590. Об осознании состояния можно было бы говорить уже там, где заявляют: “Я знаю, что это
такое”. Человек здесь может убедиться в том, что он действительно владеет этим знанием.
591. “Я знаю, что это за дерево.
— Это каштан”. “Я знаю, что это за дерево. Я знаю, что это
каштан”. Первое высказывание звучит более естественно, чем второе. Человек только тогда
повторит “Я знаю”, когда он хочет особо подчеркнуть уверенность; возможно, чтобы
предупредить какое-то возражение. Первое “Я знаю” означает примерно следующее: я в
состоянии сказать.
В каком-то другом случае можно начать с констатации “Это...”, затем ответить на возражение:
“Я знаю, что это за дерево” — и подчеркнуть тем самым уверенность.
592. “Я могу сказать, что это за..., притом с уверенностью”.
593. Даже если можно заменить “Я знаю, что это так” выражением “Это так”, все же отрицание
одного нельзя заменить отрицанием другого. С “Я не знаю...” в языковую игру входит новый
элемент.
21.4
594. Мое имя — “Л. В.” И если бы кто-то оспаривал это, я бы тотчас же установил бесчисленные
связи, удостоверяющие это.
595. “Но ведь можно представить себе человека, который устанавливает связи, из коих ни одна
не соответствует действительности. Почему же я сам не могу оказаться в подобном положении?”
Если я представляю себе такого человека, то представляю и некую реальность, мир, который его
окружает; представляю этого человека, с его мышлением и речью, как противостоящего этому
миру.
596. Если кто-то сообщает мне, что его имя NN, то имел бы смысл мой вопрос: “А можешь ли ты
в этом ошибаться?” В языковой игре этот вопрос дозволен. И потому имеет смысл ответ “Да”
или “Нет”. Конечно же, этот ответ небезупречен, то есть он может когда-то оказаться ложным,
но от этого вопрос “Можешь ли ты...” и ответ “Нет” не становятся бессмысленными.
597. Ответ на вопрос “Можешь ли ты в этом ошибаться?” придает высказыванию определенную
значимость. Возможен и такой ответ: “Думаю, что нет”.
598. А разве нельзя на вопрос: “Можешь ли ты...?” ответить так: “Я опишу тебе ситуацию, и
тогда ты сможешь сам судить, мог ли я ошибаться”?
Например, если бы речь шла о чьем-то собственном имени, то дело могло бы обстоять и так, что
этот человек никогда не употреблял это имя, но припоминает, что читал его в каком-то
документе,
— с другой же стороны, ответ мог бы быть и таким: “Я носил это имя всю свою
жизнь, меня называли так все люди”. Если это не равноценно ответу “Я не могу в этом
ошибаться”, то последний вообще не имеет никакого смысла. И все-таки совершенно очевидно,
что это указывает на какое-то очень важное различие.
599. Можно было бы, скажем, описать достоверность предложения: вода кипит приблизительно
при 100 С. Оно не из числа тех предложений, скажем того или этого, какие я однажды слышал и
мог бы назвать. Я сам проделывал этот эксперимент в школе. Это одно из весьма элементарных
предложений наших учебников, которым следует доверять в таких вещах, потому что... .— Что
ж, всему этому можно противопоставить контрпримеры, показывающие, что люди считали то
или иное достоверным, а позднее это оказалось, на наш взгляд, ложным. Но этот аргумент ничего
не стоит
11
. Сказать: в конце концов, мы в состоянии привести лишь такие основания, которые мы
считаем основаниями, — значит вовсе ничего не сказать.
Я полагаю, в основе этого лежит непонимание природы нашей языковой игры.
600. На каком основании я доверяю учебникам по экспериментальной физике?
У меня нет оснований не доверять им. И я им доверяю. Я знаю, как создаются такие книги. Я
располагаю какими-то сведениями, правда, недостаточно обширными и весьма фрагментарными.
Я кое-что слышал, видел и читал.
22.4
